В приходской жизни за годы, прошедшие после советских гонений на веру, изменилось очень многое. А что-то, похоже, меняется с трудом. На какие больные точки обращали внимание пастыри прошлого века и что будет важно и сегодня? Об опыте приходской жизни в храме, где был настоятелем игумен Никон (Воробьев; 1894-1963), рассказывает профессор Московской духовной академии Алексей Ильич Осипов. 

Власти против саженцев

Это было советское время. Никакой организации приходской жизни в том плане и с теми возможностями, которые есть сейчас, не могло быть и речи. Тем не менее, отец Никон пытался хоть что-то сделать. Например, храм, в котором он служил, находился на кладбище, весьма порядочном по масштабам. И вот он призвал весь народ в какие-то субботы (это не одна суббота была) взять небольшие саженцы разных деревьев – елей, акаций, березок, лип – и обсадить ими все кладбище. Инициатива была замечательной – остатки той лесной ограды сохраняются еще и сейчас.

Но на это посмотрели очень недоброжелательно городские власти. Почему? – «Видите, какая инициатива, видите, как он объединяет народ, народ может пойти за ним. Это опасно, он же может погубить души человеческие, религия – она же губит души». Они говорили о погублении душ человеческих – тех душ, которых нет с сточки зрения атеизма!

То, что отцу Никону казалось возможным, он пытался делать, но это было очень сжато со всех сторон. Нельзя было проявить почти никакой инициативы – тут же поступали звонки и следовали «собеседования».

Что важнее?

На что отец Никон обращал особое внимание в храме? Он говорил, что есть две самые «больные точки» в храме, и если сможет кто-то из священников с ними справиться – честь ему была бы и хвала. Какие же эти две точки? Первая – место, где продают свечи, принимают поминания и прочее.

«Это кошмар какой-то – говорил он. – Как правило, туда ставят человека, которому совершенно наплевать на службу: пусть поют «Херувимскую» или  уже «Тебе поем» – тем, кто стоит за свечным ящиком важно только, сколько свечей дать, кого записать, какие поминания принять. С этим отец Никон боролся самым энергичным образом.

Данное место – действительно «больная точка» в храме. В одной епархии когда-то я, ожидая епископа, зашел в храм и вижу: начался Евхаристический канон, и в это время подходит какая-то женщина к ящику, за которым стоит монахиня, и начинается торг. Звучит «Тебе поем», а тут начинаются объяснения, разговор. Я поделился виденным с архиереем: «Что это за ужас такой? Это ж не литургия, а рынок». Архипастырь справедливо отметил, что это место во время службы не видит, и обещал принять меры.

Но вообще, ящик свечной – это какое-то гнездо заразы, страшной болезни, которая всех заражает этими записками и свечами в любой момент службы. Игумен Никон решил на своем приходе: «Вот до чтения Евангелия – пожалуйста, а далее, особенно после «Херувимской», никто не смей подойти ни к каким ящикам, а тот, кто за свечным ящиком, не смей даже отвечать».

Клиросная автокефалия

Второе больное место – это клирос. Там полная автокефалия. Священник для них – не священник, и сами священнослужители смотрели часто на клирос как нечто неприкосновенное, поэтому что хотел там регент, то и выделывал. Прошу прощения, но я порой не выдерживаю и несусь в алтарь: «Что же это такое, – говорю, – у  вас рок-концерт или литургия?»

На это отец Никон обращал самое серьезное внимание – некоторые песнопения он просто запрещал. Регент у нас, хоть и была монахиней, но если, например, кто-то из певчих если собьется на «Херувимской, не ту ноту возьмет, говорила: «Какую пиесу испортили!» Вот «замечательно», «Херувимская» – это ведь пьеса, какая разница! Батюшка говорил, что хор создает атмосферу или молитвы, или полной развинченности, рассеяния, невнимания. Он может разрушить всю атмосферу богослужения. Хор призван создавать мир, успокоение, атмосферу молитвы – не слащавостью, конечно, не громогласами.

Он обращал на пение особое внимание и говорил нашей монахине-регенту (сам я пел в этом хоре): «Прошу Вас, матушка, больше это не петь». Конечно это вызывало возмущение – ну что он понимает? Я регент, разве можно сопоставить наш уровень понимания в пении?

По словам игумена Никона, это беда, когда священники не обращают внимания на клирос и ограничиваются алтарем. И получается чуть ли не спектакль с музыкальным сопровождением. Хор делает, что ему угодно. Он говорил: «Это беда и преступление священника, когда он не следит за хором». Священник скажет возглас или диакон произнесет ектению, но не они создают атмосферу, а пение, хор…

Это второе то место, которое, как он говорил, является гнездом уничтожения, увы, всей молитвенной атмосферы в храме. И молодым пастырям он постоянного говорил: «Следите за этими двумя больными точками, не давайте там разрушать молитву людям».

Приходские «мелочи»

Третье, что он категорически запретил, – это хождение во время богослужения с тарелкой (для сбора пожертвований – прим.). Все в этот момент начинают судорожно искать кошельки, суетиться, а передавая большие купюры, просить «сдачи». Никаких сборов денег во время службы при нем не было. В этом он был очень принципиален, памятуя: «Храм Мой дом молитвы наречется» (Мф.21:13), а не местом сбора денег и торговли.

Эти три момента у меня четко отложились в памяти и, думаю они чрезвычайно важны для нашего времени. И сейчас приходишь, бывает, в храм и видишь: алтарь и клирос – это оказывается, две совершенно независимые друг от друга инстанции. Просто беда! Настоятель в храме – где он? Плохо, если руководитель не руководит.

Еще отец Никон не позволял стоять в алтаре посторонним лицам – а бывало, мужички приходили, которые любили постоять в алтаре. В храме пономарила очень пожила женщина – он и ее выпроваживал из алтаря, она только подсматривала иногда туда и закрывала тут же дверь – боялась, что «по носу получит».

Если не поймут, все насмарку

И, конечно же, обращал внимание на дикцию и предупреждал об этом молодых пастырей: очень важно чтобы то, что читает священник, что читают на клиросе, произносилось раздельно, четко, понятно. Даже когда неизвестные кому-то славянские слова звучат, при четком чтении это неважно – из контекста все будет понятно, главное – чтение всегда должно быть отчетливым и ясным.

Помня об этом, отец Никон некоторым запрещал читать на клиросе. Помню, как одному он запретил почти сходу: приехал один мужчина, вызвался почитать Шестопсалмие. Тот начал артистично: «Слава в вышних Богу и на земли мир…». Что за пиесу начал разводить этот «артист» драматический – через мгновение уже открылась дверь и настоятель сказал: «Постойте. Дальше почитает вот этот».

Для него было очень важно, чтобы слова звучали отчетливо. Этого надо добиваться. Я удивляюсь, кстати, когда перед рукоположением диакона или священника не учат его дикции. Дикция очень важна: во время проповеди или чтения священник может говорить очень важные вещи, но если прихожане это не поймут, все насмарку.

Ребенок – как барометр

Или вот еще момент. Подносят ребенка к причастию, а он плачет, рвется – отец Никон говорит: «Отойдите пока» и потом причастит. А позже подойдет к родителям и спросит: «Что у вас творится дома? Почему так себя маленький ребенок ведет? Обратите внимание на свою жизнь, на то, что вы делаете».

Как барометр, который висит в комнате, а говорит о погоде, которая на улице, так и ребенок выдает всю атмосферу домашней семейной жизни. Когда мы такие вещи наблюдаем, это первый признак того, что в семье что-то неблагополучно, и отец Никон всегда на это обращал внимание.

***

Об игумене Никоне: Отец Никон (в миру Николай Николаевич Воробьев) родился в 1894 году в селе Микшино Бежецкого уезда Тверской губернии в большой крестьянской семье. Воспитанный, как и большинство простых людей того времени, лишь во внешней, традиционной религиозности, неимевшей под собой твердой духовной основы и ясного понимания существа христианства, способной в лучшем случае воспитать в человеке только добрую нравственность, будущий подвижник очень скоро утратил свою детскую веру. С искренним горением ринулся он в изучение сначала наук, а затем философии, наивно веря, что там скрывается истина, но вскоре понял, что это не так. Позже он признавался: “Понял я, что как наука не дает ничего о Боге, о будущей жизни, так не даст ничего и философия. И совершенно ясен стал вывод, что надо обратиться к религии”.

После мучительных исканий, переживая уже состояние полной безысходности, 20-летний юноша вдруг вспомнил веру раннего детства и от всей глубины своего существа, почти в отчаянии стал взывать: “Господи, если Ты есть, то откройся мне! Я ищу Тебя не для каких-нибудь земных, корыстных целей. Мне одно только надо: есть Ты, или нет Тебя?” И Господь таинственно открылся. С этого момента все в жизни Николая Воробьева радикальным образом переменилось. Начались годы непрестанного подвига и настоящего аскетизма. В своей духовной жизни он тщательно, но и осторожно руководствовался святоотеческими писаниями, ставшими для него вместе с тем источником подлинных радости и утешения.

В 36 лет Николай Николаевич Воробьев принимает монашеский постриг с именем Никона. Еще через год отец Никон становился сначала иеродиаконом, а вскоре иеромонахом. В 1933 году  он был арестован и сослан в сибирские лагеря сроком на пять лет. После освобождения, не имея возможности продолжать священнослужение, отец Никон несколько лет работал помощником врача в Вышнем Волочке.

Во время Великой Отечественной войны Русской Православной Церкви были возвращены многие храмы; появилась возможность вернуться к священнослужению. В 1944 году епископом Калужским Василием иеромонах Никон был назначен настоятелем Благовещенской церкви города Козельска, где и служил до 1948 года. Затем его переводят в Белев, потом в город Ефремов, далее в Смоленск, и наконец, в захудалый в то время приход в городе Гжатске, где первое время приходилось претерпевать неимоверные бытовые и материальные трудности.

Перед кончиной игумен Никон пережил последнее испытание – тяжелую болезнь. Более трех месяцев до смерти он не мог принимать никакой пищи, кроме молока. Но при этом никогда не жаловался, всегда был спокоен, сосредоточен и большей частью даже с легкой улыбкой на лице. До самой смерти был в полном и ясном сознании и из последних сил наставлял окружающих.

Мирная кончина Игумена Никона (Воробьева) наступила 7 сентября 1963 года. Похоронен он в  Гжатске (ныне Гагарин). 

http://prichod.ru/aktualniye-voprosy/14771/