Библию критикуют за то, что она содержит множество противоречий. Но при этом сами же критики очень часто являются противоречивыми… Например, мне приходилось слышать от одного преподавателя русской и зарубежной литературы следующее: «У авторов Евангелий не хватило ума солгать так, чтобы это выглядело более-менее правдиво! На одной странице, например, они призывают подставить левую щеку, когда тебя ударили по правой, а на другой неосудительно описывают, как Христос выгнал бичом торговцев из храма! И таких несуразиц у них много!..» Если бы эту фразу сказал сантехник Вася, то я бы не был парализован шоком, и не стоял бы несколько секунд с раскрытым ртом, но она была произнесена почитателем Достоевского и В.Розанова… А ведь эти авторы были настоящими «мастерами противоречий»!
Николай Бердяев писал о Достоевском, как о «вечно двоящемся»[1]. Многие герои Достоевского – носители самых вопиющих противоречий, например, Раскольников защищает от насильника маленькую девочку, но через время совершает страшные убийства. Достоевскому принадлежат слова о противоречивости человеческой души: «Здесь Бог и дьявол борются, и поле битвы – сердце человека».

У Константина Кинчева, лидера рок-группы «Алиса» есть потрясающие строки о противоречивости человека (песня «Сумерки»):

Вот он я, смотри, Господи,

И ересь моя вся со мной.

Посреди грязи – алмазные россыпи,

Глазами в облака – да в трясину ногой

Противоречия в человеческой душе – не новость и для Цветаевой:

Безумье — и благоразумье,
Позор — и честь,
Все, что наводит на раздумье,
Все слишком есть –

Во мне. — Все каторжные страсти
Свились в одну! –
Так в волосах моих — все масти
Ведут войну!

У Бердяева же есть не просто характеристика противоречий всякого сердца, в котором борются добро и зло, но русского сердца. В своей книге «Судьба России» на одной странице он утверждает: «Россия – самая безгосударственная, самая анархическая старана в мире. И русский народ – самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать свою землю. Все подлинно русские, национальные наши писатели, мыслители, публицисты – все были безгосударственниками, своеобразными анархистами…»[2]. Но через несколько страниц аргументирования этого своего тезиса Бердяев вдруг заявляет совершенно обратное: «Россия – самая государственная и самая бюрократическая страна в мире; все в России превращается в орудие политики…»[3] Далее он доказывает, что «Россия – самая нешовинистическая страна в мире»[4], после чего выдвигает антитезис: «Россия – самая националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой все национализировано, вплоть до вселенской церкви Христовой, страна, почитающая себя единственной призванной и отвергающей всю Европу, как гниль и исчадие диавола, обреченное на гибель»[5]. По мысли Бердяева, «…загадочную антиномичность можно проследить в России во всем. Можно установить неисчеслимое количество тезисов и антитезисов о русском национальном характере, вскрыть много противоречий в русской душе»[6].

[1] Бердяев Н.А.Судьба России. М.:Изд-во МГУ, 1990. С.23. [2] Там же. С.4. [3] Там же. С 6. [4] Там же. С 8. [5] Там же. С 9. [6] Там же. С 9.

О противоречиях человека и жизни постоянно писал и В.Розанов, который сам был противоречив в своих действиях и творчестве. У А.Николюкина есть очень верные замечания по поводу «шизофрении» этого писателя: «Главное в Розанове – попытка взглянуть на любое явление и событие с противоположным сторон. Это небезызвестные «розановские антиномии». Однако этого не принимала та часть критики, те философы и писатели, которые были воспитаны в традиционных принципах гражданственности. Известный критик народник Н.К.Михайловский в статье «О Розанове» недоумевал по поводу противоречивости высказываний писателя: «Розанов не ведет и не может никого вести за собой: просто потому, что физически невозможно идти зараз и направо, и налево». Однако всю жизнь Розанов «специализировался» именно на том, чтобы идти «зараз и направо, и налево». Эта «двуликость Януса-Розанова даже послужила темой отдельной статьи его друга и ученика Э.Голлербаха, напечатанной в «Вестнике литературы» после смерти писателя.

Двуликость мыслителя, выпустившего одновременно книгу о неизбежности революции – «Когда начальство ушло…» (1910) и серию статьей в консервативной газете «Новое время» с обличением русской революции, так поразила современников, что П.Б.Струве с недоумением вопрошал: «В чем же правда для Розанова?» — имеет полное право спросить читатель. Или Розанов стоит по ту сторону правды и лжи? В самом деле, один и тот же писатель (под своей фамилией!) в одном и том же году оглашает такие суждения». П.Струве проводит строки из статьи Розанова «Тьма», появившейся в «Новом времени» 4 сентября 1910 года: «Напор революции есть напор дикости и самой грубой азиатской элементарности, а не напор духа и высоты. Революция не было другом философии – это никогда не надо забывать. Она всегда шла враждебно поэзии – это тоже факт. Весь застой России объясняется также из революции… Без Чернышевского и «Современника» Россия имела бы конституцию уже в 60-х годах; без Желябова, как «благодетеля», она имела бы ее в 1881 году». (Существует предание, что в кармане убитого Александра ІІ находился проект конституции.)

В вышедшей в том же году книге «Когда начальство ушло…» Розанов писал нечто иное: «Все, что творится в спокойные эпохи, выходит несколько лениво, апатично; все, что творится среди беды, волнения, опасности, — выходит живуче, крепко. Так родился европейский строй нашей армии при Петре и другие его преобразования. Десятилетия мы жалели, негодовали, отчего конституция не даруется «своевременно» и «сверху»; но теперь, кажется, можно только возблагодарить Бога, что мы не получили в 81-м году мертворожденной лорис-меликовской или игнатьевской конституции, что все пошло своим чередом и до конца старый порядок, можно сказать, «выворотил свою душу наружу» в японской войне, и конституция пришла как гнев возмездия, пришла сама, а не была «приведена за ухо», что она явилась как энергия и работоспособность, а не благоразумное новое учреждение»…

…Отвечая П.Струве и тем, кто обвинял его в противоречивости высказываний, Розанов предложил следующий «диалог» с подразумеваемым оппонентом:

«-Сколько можно иметь мнений, мыслей о предмете?

– Сколько угодно… Сколько есть «мыслей» в самом предмете: ибо нет предмета без мысли, и иногда – без множества в себе мыслей…

– Где же тогда истина?

– В полноте мыслей. Разом…»[7]

Как можно понять эту раздвоенность Розанова? Потрясающий ответ дает Бердяев: «Розанов не боится противоречий, потому что противоречий не боится биология, их боится лишь логика. Он готов отрицать на следующей странице то, что сказал на предыдущей, и остается в целостности жизненного, а не логического процесса»[8].

Противоречия в Библии – это нормально, потому что сама природа человека – противоречива, а жизнь – вся из противоречий.

На протяжении истории мысли предпринимались попытки разрешить противоречия человека и жизни, осмыслить их, объяснить. Иногда выяснялось даже, что некоторые явления полярны лишь на первый взгляд, но при более детальном рассмотрении их иллюзорная противоречивость исчезала…

Например, подобное «противоречие» наблюдается в Библии, где, с одной стороны, есть заповедь почитать отца и мать, а с другой, — следующий призыв Христа: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня…» (Мф.10-37). Но давайте выясним смысл этих слов Христа. Вот толкование на этот отрывок из Евангелия: «Исповедуя Христа, надо и любить его больше всех, больше даже отца и матери, и, во всяком случае, волю Его, выраженную в Его заповедях, ставить выше воли кого бы то ни было из людей. Почитай и люби своих родителей, заботься о них в старости, повинуйся им; но если они станут принуждать тебя к нарушению Моих заповедей, не слушайся их!»[9] Т.е. речь идет не о нарушении почитания родителей, а о том, чтобы не следовать им, если они склоняют жить не по заповедям. Иными словами, нужно ставить выше слова родительского Слово Божие. А это значит, что противоречия нет, оно лишь присутствует на первый взгляд.

Расколотость человека православный Достоевский разрешал с помощью учения о грехопадении… Бердяев пытался объяснить противоречия русской души «вечно бабьем» в ней: «Как понять эту загадочную противоречивость России, эту одинаковую верность взаимоисключающих о ней тезисов? И здесь, как и везде, в вопросе освободе и рабстве души России, о ее странничестве и ее неподвижности, мы сталкиваемся с тайной соотношения мужественного и женственного. Корень этих глубоких противоречий — в несоединенности мужественного и женственного в русском духе и русском характере. Безграничная свобода оборачивается безграничным рабством, вечное странничество — вечным застоем, потому что мужественная свобода не овладевает женственной национальной стихией в России изнутри, из глубины. Мужественное начало всегда ожидается извне, личное начало не раскрывается в самом русском народе. Отсюда вечная зависимость от инородного. В терминах философских это значит, что Россия всегда чувствует мужественное начало в себе трансцендентным, а не имманентным, привходящим извне».[10].

[7] Николюкин А. Магия слова как философия. О своеобразии миросозерцания В.В.Розанова // Розанов В.В. Религия. Философия. Культура. М.: Республика, 1992. С.3-5.

[8] Бердяев Н.А.Судьба России. М.:Изд-во МГУ, 1990. С.31.

[9] Гладков Б.И. Толкование Евангелия. Изд.: Свято-Троицкая Сергиева лавра, 2004. С.232.

[10] Бердяев Н.А.Судьба России. М.:Изд-во МГУ, 1990. С.15.

Библия – не только обнажает противоречия человека и жизни, но и учит ориентироваться в этом мире противоречий, в мире, где есть Добро и Зло, Жизнь и Смерть… В отличии от Воланда, библейские авторы не ставят между Добром и Злом знак равенства. Это не равнозначные категория. Добро самодостаточно, и чтобы познать его – не нужен опыт зла. Идея, что добро без зла не может существовать – просто бесчеловечна. У Достоевского в «Братьях Карамазовых» есть очень грустные и мучительные описания страданий детей: «Во всяком человеке конечно таится зверь, — зверь гневливости, зверь сладострастной распаляемости от криков истязуемой жертвы, зверь без удержу спущенного с цепи, зверь нажитых в разврате болезней, подагр, больных печенок и проч. Эту бедную пятилетнюю девочку эти образованные родители подвергали всевозможным истязаниям. Они били, секли, пинали ее ногами, не зная сами за что, обратили всё тело ее в синяки; наконец дошли и до высшей утонченности: в холод, в мороз запирали ее на всю ночь в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью (как будто пятилетний ребенок, спящий своим ангельским крепким сном, еще может в эти лета научиться проситься) — за это обмазывали ей все лицо ее же калом и заставляли ее есть этот кал, и это мать, мать заставляла! И эта мать могла спать, когда ночью слышались стоны бедного ребеночка, запертого в подлом месте! Понимаешь ли ты это, когда маленькое существо, еще не умеющее даже осмыслить, что с ней делается, бьет себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми незлобивыми, кроткими слезками к Боженьке, чтобы тот защитил его, — понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана! Без нее, говорят, и пробыть бы не мог человек на земле, ибо не познал бы добра и зла. Для чего познавать это чортово добро и зло, когда это столького стоит?» Мне кажется, что этот крик души Ивана Карамазова совершенно чужд людям, которые восхищаются воландовской философией, потому что для них страдания детей – это такая же неотъемлемая часть гармонии этого мира, как и детская радость. Но лично я готов вместе с Иваном воскликнуть: «Для чего познавать это чортово добро и зло, когда это столького стоит?»

Об этом замечательно пишет Кураев: «Если под тенью иметь в виду зло, то прикосновение к нему никак не является необходимым условием жизни и Богопричастия. Совсем не всё познается в сравнении. Неужели мать может испытать любовь к своему младенцу, лишь если она лишится его? Неужели без знакомства с «Коррозией металла» не понять красоту Моцарта? Неужели нельзя порадоваться звездам над головой, если перед этим не заглянуть в глаз Воланда – «пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней»?

Добро первично и самодостаточно. С онтологической точки зрения оно имеет опору в Боге, а не в сатане. С гносеологической же точки зрения добро обладает достаточной силой убедительности для человеческой совести, чтобы не нуждаться в помощи и рекомендациях зла.

«Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (1 Ин.1:5). Бог не нуждается в «тенях», расставляемых сатаной – Он Сам может ограничивать Свои проявления в мире и умерять их так, чтобы для людей они были вместимы. Богословы это называют словом «кенозис» («самоумаление»). Церковные люди в таких случаях вспоминают преображенскую молитву – апостолы вместили Свет «якоже можаху». А на простом языке это называется просто любовью»[11].

На языке русской религиозной философии это звучит так: «Бытие пребывает в Божестве. Божество – носитель абсолютного бытия, единство всего, что бывает… Где же корень зла и где место его нахождения?.. Относительно все, что вне Бога и против Бога, не лежит в одной плоскости с абсолютным Божеством и не представляет никакой самостоятельной плоскости. Злое не есть другое Абослютное и не имеет никакого места в едином Абсолютном; оно относительно и в своей относительности не соотносительно с Абсолютным, не есть иное бытие и не есть часть того же бытия, а есть небытие, в духе небытия зачалось и пребывает. Небытие же не имеет корней в бытии и не может быть противополагаемо бытию как равное по силе и достоинству»[12].

[11] Диакон Андрей Кураев. «Мастер и Маргарита» — за Христа или против? // kuraev.ru

[12] Бердяев Н.А. Философия свободы. М., 1999. С.144, 147.

Итак, Библия обнажает множество противоречий человека и жизни. Иногда нужно подставить щеку, а иногда исполнить призыв Христа: «Продай одежду свою и купи меч» (Лк.22:36). Что и когда делать – об этом написано в Библии и у святых отцов. Но православная традиция не всегда допускает курсирование по противоречиям, она предостерегает, что нельзя жить по правилу: и Богу – свечка, и сатане – кочерга. «…жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое, любил Господа Бога твоего, слушал глас Его и прилеплялся к Нему; ибо в этом жизнь твоя и долгота дней твоих, чтобы пребывать тебе на земле» (Втор.30:19-20).

* * *

Библия полна антиномий. Например, с одной стороны Бог – Всемогущий и Вседержитель, с другой – Он не может нарушить человеческую свободу. Под силу ли Всемогущему Богу создать камень, который Он не сможет поднять? Ответ христианства на этот софизм очень странен: этот камень – человеческая свобода, и Бог не может нарушить ее («Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною (Откр.3:20), но при этом Он остается Всемогущим…

Приведу еще несколько антиномий. Нуждается ли Бог-Абсолют в человеке или нет? Евангельский пафос состоит в том, что «…так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин.3:16). Но тогда Он перестает быть Абсолютом, потому что Абсолют полноценен и не может нуждаться в чем-то или ком-то. Но при этом христианство продолжает твердить, что Бог является Абсолютом…

С одной стороны человек призван избрать Бога, уверовать в Него и вступить с Ним путем веры в общение, с другой же, вера – дар от Бога, и без этого дара человек не найдет Его: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал» (Ин.15:16)[13].

Человек призван Богом войти в Вечность, в Царствие Божие. Особенностью человека, которая отделает его от ангелов и животных, является творческий дар. Творчество же возможно лишь в категории времени, т.е. оно – это процесс. Но в Вечности времени нет: «И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков… что времени уже не будет» (Откр.10:5,6). При этом очевидно, что человек будет творить и в Вечности, поскольку это его призвание…

У католического богослова А.Любака есть следующие размышление по поводу антиномий и парадоксов в христианстве: «Бог сотворил мир ради славы Своей, propter seipsum (ради Самого Себя), и все же по чистой благодати; человек активен и свободен, однако без благодати не может сделать ничего, и благодать вызывает в нем «желание и его исполнение»; боговедение есть безвозмездный дар, однако влечение к нему коренится в глубине всякого духа; Искупление есть акт чистого милосердия, но и справедливость ничуть не ущемлена в своих правах и т.п. Догмат в целом есть не что иное, как череда «парадоксов», сбивающих с толку естественный разум, нуждающихся не в невозможном доказательстве, но в осмысливающем оправдании»[14].

Почему в Библии есть антиномии? На этот вопрос отвечают русские философы. Вот что пишет Бердяев: «Отречение от разума мира сего – безумие в Боге есть высший подвиг свободы, а не рабство и мракобесие: отречением от малого разума, преодолением ограниченности логики обретается разум большой, входит в свои права Логос. Малый разум есть ratio, он рационалистичен, большой разум есть Logos, он мистичен. Малый разум функционирует как отсеченная часть, большой разум функционирует в цельной жизни духа. Малый разум всегда противопоставляет субъект и объект, большой разум постигает тождество субъекта и объекта. Малый разум – дискурсивен, большой разум – интуитивен. Логоса нет в новой и новейшей философии, нет его даже у Гегеля, нет его там, где царствует рационализм. Сама идея Логоса есть идея священной, религиозной философии, она чужда философии полицейской, мирской. Вновь обрести утерянный Логос философия может лишь путем посвящения в тайны религиозной жизни, лишь приобщением к жизни Логоса приобретается он как орган познания. В рационалистической логике есть болезненная ограниченность – последствие греха, в Логосе – беспредельность здоровья»[15].

У Павла Флоренского есть сходная мысль: «За что бы мы ни взялись, мы неизбежно дробим рассматриваемое, раскалываем изучаемое на несовместимые аспекты. Смотря на одно и то же с разных сторон, т.е. действуя разными сторонами духовной деятельности, мы можем прийти к антиномиям, к положением, несовместимым в нашем рассудке. Только в момент благодатного озарения эти противоречия в уме устраняются, но – не рассудочно, а сверх-рассудочным способом. Антиномичность вовсе не говорит: Или то, или другое не истинно»; не говорит также: «Ни то, ни другое не истинно». Она говорит лишь: «И то, и другое истинно, но каждое – по-своему; примирение же и единство – выше рассудка»[16].

Итак, противоречия в Библии часто рождаются из-за того, что эту книгу нельзя понимать только рационалистически (как писал Честертон: «Логик стремится засунуть небеса в свою голову – и голова его лопается»[17]), поскольку она является плодом не только ratio, но и мистического, логосного познания Бога, человека и мира. Условие «примирения» противоречий (Coincidentia Oppositorum) – в совмещении рационального и логосного способов познания.

Павел Минка

[13] Рационализация этой антиномии христианства привела к возникновению кальвинизма.

[14] Любак А. Католичество. Социальные аспекты догмата. Изд.: Христианская Россия. С.262.

[15] Бердяев Н.А. Философия свободы. М., 1999. С.24.

[16] Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1996. С.159-160.

[17] Честертон Г.К. Ортодоксия. М., 2001. С.14.